Мне никто не внял. Конечно, что может делать народ, едущий в автобусе, да еще во втором часу ночи? Только спать. Так, имея в кармане значительную, по гватемальским меркам, сумму в долларах, я оказался абсолютно неплатежеспособным. Мне предложили бесплатно доехать до ближайшей станции, где можно было найти подходящий ночлег. Я согласился.
Провезли меня совсем немного. О том, что это станция, я догадался лишь по длинным цепям выстроившихся вдоль обочин дороги грузовиков. Не знаю, какой ночлег здесь можно было найти. Разве что только в гамаке под машиной, как делают водители-дальнобойщики во всех латиноамериканских странах. Очень даже ничего тепло (от остывающего двигателя), светло (если включить габаритные огни), мухи не кусают (стойкий запах солярки отгоняет всех насекомых), да и какая-никакая а крыша над головой. Главное только о нее не удариться, когда встаешь, но это уже дело привычки. В темноте я увидел огонь свечи и пошел туда. Это оказалась местная лавка или что-то вроде этого, работающая круглосуточно. В гамаке сидел сонный продавец, которому я и задал вопрос, абсолютно здесь неуместный — насчет двадцати долларов. Он ответил, что подобной суммы у него и близко не водится, и вообще он не знает никого в округе, кто мог бы мне помочь. Оставалось одно — продолжать путь с тем, что есть, или хотя бы пытаться сделать это, тем более, что завтра был последний день, когда меня ждали в городе Гватемала.
Я прошелся вдоль длинного ряда трейлеров, смотрящих в сторону Гватемалы, и заметил возле одного из них какое-то шевеление. Подойдя ближе, увидел, что под открытым капотом длиннющей цистерны копошится мужик, одетый в рваные шорты и мешок из-под кофе, с прорезями для рук и головы, заменяющий ему майку.
— Поехали? — спросил я.
— Да? А куда тебе?
— Гватемала.
— Подожди немного, сейчас поедем.
«Сейчас» длилось не менее полчаса. Наконец шофер забрался в кабину, и мы медленно тронулись. Двигатель работал с большим надрывом. Вторая бессонная ночь давала себя знать: я тут же заклевал носом. Водитель, похоже, тоже. Помню лишь, как гигантская машина медленно-медленно ползла в гору, каждую минуту грозя заглохнуть, помню, как громыхала на каких-то ухабах, дорога была явно не асфальтирована. Я решил, что мы куда-то свернули с основной трассы, и спросил у водителя, куда он меня везет. Он отвечал, что я должен помнить, где нахожусь, и что дороги здесь именно такие.
Ближе к утру мы остановились. Шофер сказал, что больше не может, хочет спать, а до Гватемалы осталось не более двух часов.
Я вылез из машины и пошел пешком. Подобрала меня другая цистерна, родная сестра первой. Шофер бородатый мулат, тоже, похоже, засыпал. Был он немногословен, как и первый. Спросил только, откуда я. Уточнять я не стал, сказал из Европы, на что последовал вопрос: «А как у вас там, в Европе, с марихуаной?» Что он этим хотел сказать, я так и не понял, поэтому промолчал. Дальше разговор не клеился. Часа через два распрощались и с этим шофером. На прощанье он сказал, что до Гватемалы часа два, не больше.
Я был уверен, что цель моего путешествия если не за поворотом, то, по крайней мере, совсем рядом. Однако пришлось сменить еще три машины, в каждой из которой говорили про два часа езды до столицы. Два часа, предсказанные первым водителем, растянулись до семи. Наконец, еще через некоторое время, я увидел из окна автобуса, на котором проделал последний участок пути, большой город в долине, окаймленной величественными конусами вулканов. Это могла быть только Гватемала.
То, что было дальше, — тема другого рассказа.
Юрий Баженов
Увлечения: На коне в строю улан
Кого, скажите, не увлекло бы предложение — погарцевать в строю улан? Тем более, если ты молод, крепок здоровьем, неравнодушен к истории и испытываешь, должно быть, по милости предков, наследственную тягу к лошадям.
Для этого, оказывается, совсем не нужно изобретать машину времени, которая перенесла бы тебя лет эдак на двести назад.
Молодые ребята, с которыми мне довелось познакомиться в одном из конно-спортивных заведений Подмосковья, добиваются этого иначе.
Они объединяются в своего рода клуб, который в дальнейшем будет называться военно-историческим кавалерийским полком. И вначале погружаются в доскональнейшее изучение истории. Обходят музеи, перечитывают литературу, архивные документы, изучают рисунки, гравюры, картины того времени, а затем собственноручно, затрачивая на это многие зимние месяцы, воссоздают, схожую до мельчайших подробностей, военную форму. Улан, к примеру, — тех, которые участвовали в знаменитом Бородинском сражении 1812 года.
И не только улан; для девушек, участниц клуба, и платье маркитанток мелких торговок, сопровождавших войска во время походов. Удивительно яркой и красочной была в то время военная форма. Чтобы полководцы, наблюдавшие в подзорную трубу за грандиозной битвой на поле, могли различать свои полки и отличать их от чужих, отдавая приказания.
В военно-исторический клуб приходят и студенты, и школьники, и инженеры из «ящиков», рабочие различных специальностей. Умелых рук, владеющих иглой и слесарным инструментом, хватает. Сабли, шпоры, эполеты все удается воссоздать. Но надо еще работать с лошадьми тренироваться, ездить на них тут дело обстоит сложней.
Ведь сейчас лошадь, веками служившая людям, помогая в хозяйстве и ратных делах, оказалась едва ли не на грани исчезновения. Стало не выгодным содержать лошадь крестьянину, терпят убытки некогда на весь мир знаменитые конезаводы, с трудом перебиваются конноспортивные заведения. Верховая лошадь стоит миллионы, а содержать ее, кормить овсом ныне под силу только «новым русским».
Однако мир, как говорится, не без добрых людей, и новоявленным уланам нет-нет да и удается проскакать галопом в строю по дорогам, какими проходили отряды улан в давнем восемьсот двенадцатом.
Сергей Уланович, командир «Литовского уланского полка Российской армии» (в полку с таким названием под именем поручика Александрова служила некогда знаменитая кавалерист-девица Надежда Дурова), рассказывал мне, что лошадей им предоставляют организации, занимающиеся устройством в городах конно-спортивных празднеств.
В последние годы их приглашали в Каунас, по случаю 180-летия перехода Наполеона через Неман. Предоставили выхоленных, хорошо выезженных коней. На таких пройти по улицам галопом было удовольствием, а предложено было не только пройти, но и продемонстрировать различные фигуры перестроений.
Получили приглашение из Приднестровья. Вскоре после окончания там военных действий. Решили, не размышляя, ехать, а матерям, чтобы не беспокоились, сказали, что едут в Смоленск. В Бендерах насмотрелись на разрушенные бомбежкой дома, зенитные установки и людей с автоматами.
Занятие историей, работа над изготовлением формы воинов позволяет нам, рассказывал предводитель улан, как бы переноситься в ту, давнюю эпоху. А подобные путешествия заставляют видеть и зримо ощущать ненадежность нашей современной жизни...
После Приднестровья отряд побывал на конно-спортивном празднике в Татарии, в Набережных Челнах, а потом гостил в Севастополе. Жили в казармах прошлого века, встречались с моряками и офицерами на военном корабле «Пытливый». Как и всюду, с ними были и маркитантки: Настя Кузнецова, Лена Агафонова. Девушки, как и парни, всегда не прочь проехаться на лошадях.
Но больше приятно и памятно пребывание в небольших провинциальных городках Подмосковья. Таких, как Борисов, Малоярославец, Вязьма и других, где прошли в свое время французские и русские полки. «В Вязьме, вспоминал Уланович,— нас хлебом-солью и колокольным звоном встречали. Столицы ко всему привыкли, их мало чем удивишь, а вот для провинциальных городов наше прибытие праздник. Нас, вестников прошлых побед России, встречают с какой-то особой теплотой».
Евгений Матузов, студент Сельскохозяйственной академии, — главный специалист в отряде по лошадям. Прошлым летом, объездив несколько деревень в окрестностях Бородина, где теперь ежегодно устраиваются представления-бои, в которых уланы всегда участвуют, раздобыл, где за деньги, где под залог, три десятка разномастных лошаденок. С непременным условием к определенному сроку вернуть. Для отряда это был, пожалуй, самый запоминающийся праздник.
Поставили в поле палатки. Порядок в лагере установили такой, как в тысяча восемьсот двенадцатом году. Вставали по сигналу трубы, несли караул, купали, чистили лошадей, гоняли в ночное, а днем — регулярные тренировки, выездка, перестроения. Лошадей через десять дней невозможно было узнать — так они подтянулись, похорошели от этой походной, давно позабытой и, вероятно, дорогой им жизни. Жаль было расставаться, возвращать коней в руки нерадивых хозяев, потерявших к ним всякий интерес.
